Голос вечной памяти в «Тихих зорях» Бориса Васильева. Борис Васильев - А зори здесь тихие…
Женское лицо войны
Многим знакомо содержание фильма, снятого по этому произведению. Но сама книга обладает намного большей силой. Из нее словно прорывается та горечь, которая обрушилась на людей. История каждого персонажа трогательная, она не оставит никого безразличным к тому, что в свое время пережил наш народ, наши деды и прадеды. Старшина Федот Евграфыч Васков наконец то нашел такой отряд солдат, что не злоупотребляет спиртным и не гуляет. Но, дисциплина в нем явно страдает, ведь его подчиненными были… девушки. А им забавно было наблюдать, как смущается в их присутствии командир, как порой бывает ему сложно даже смотреть на таких смеющихся и красивых девчонок.
А ведь за этим смехом прячутся те, кто «тихо и беспощадно» ненавидят и немцев, и войну. В повести «А зори здесь» Борис Васильев выписывает каждый персонаж так правдоподобно, и с такими подробностями, что оживает все действо. Невольно переживаешь за девушек, и сочувствуешь каждой из них:
- Рита Осянина. Муж ее погиб еще в самом начале войны, осталась она одна с сыном. Так пришло решение отослать ребенка к матери, а самой отправиться на фронт.
- Женя Комелькова. Рыжая красавица. На ее глазах были убиты ее родные.
- Лиза Бричкина. Дочь лесника. Пять лет своей жизни девушка посвятила ухаживанию за болеющей мамой, и так и не закончила школу.
- Соня Гурвич. Последовала на фронт за своей первой любовью.
- Галя Четвертак. Девушка росла без родителей, в детдоме.
Война перечеркивает будущее каждой из них: возможность получить образование, иметь семью, родить и вырастить детей. Война забирает и саму жизнь девушек, лишая права любить, радоваться, быть счастливой.
Страшное слово «война»
Взвод, которым командует Рита Овсянина, переводят, и теперь она находится недалеко от городка, в котором живут ее мать и сын. Тайно, девушка по ночам ходит их навещать. Вот так, с одной из самоволок она возвращается с вестью, что видела в лесу немцев.
Решено было отправить небольшой отряд под командованием Васкова, чтобы перехватить фашистов. Но, ни одна из девушек не выживает в схватке с противником. Как и многие другие миллионы жертв войны, они отдали свои жизни ради будущего людей.
Произведение писателя словно отдает дань памяти каждому, кто выходит за рамки статистики. У этих людей есть своя история, которую нужно постараться увидеть в безличных цифрах.
Поэтому читать Бориса Васильева на этом сайте будет интересно каждому, кто хочет понять, что пришлось пережить тем, кто жил в то время и воевал. Это дает возможность сказать им спасибо за их подвиг во имя нашей жизни.
На 171-м разъезде уцелело двенадцать дворов, пожарный сарай да приземистый длинный пакгауз, выстроенный в начале века из подогнанных валунов. В последнюю бомбежку рухнула водонапорная башня, и поезда перестали здесь останавливаться, Немцы прекратили налеты, но кружили над разъездом ежедневно, и командование на всякий случай держало там две зенитные счетверенки.
Шел май 1942 года. На западе (в сырые ночи оттуда доносило тяжкий гул артиллерии) обе стороны, на два метра врывшись в землю, окончательно завязли в позиционной войне; на востоке немцы день и ночь бомбили канал и Мурманскую дорогу; на севере шла ожесточенная борьба за морские пути; на юге продолжал упорную борьбу блокированный Ленинград.
А здесь был курорт. От тишины и безделья солдаты млели, как в парной, а в двенадцати дворах оставалось еще достаточно молодух и вдовушек, умевших добывать самогон чуть ли не из комариного писка. Три дня солдаты отсыпались и присматривались; на четвертый начинались чьи-то именины, и над разъездом уже не выветривался липкий запах местного первача.
Комендант разъезда, хмурый старшина Васков, писал рапорты по команде. Когда число их достигало десятка, начальство вкатывало Васкову очередной выговор и сменяло опухший от веселья полувзвод. С неделю после этого комендант кое-как обходился своими силами, а потом все повторялось сначала настолько точно, что старшина в конце концов приладился переписывать прежние рапорты, меняя в них лишь числа да фамилии.
Чепушиной занимаетесь! - гремел прибывший по последним рапортам майор. - Писанину развели! Не комендант, а писатель какой-то!…
Шлите непьющих, - упрямо твердил Васков: он побаивался всякого громогласного начальника, но талдычил свое, как пономарь. - Непьющих и это… Чтоб, значит, насчет женского пола.
Евнухов, что ли?
Вам виднее, - осторожно говорил старшина.
Ладно, Васков!.. - распаляясь от собственной строгости, сказал майор. - Будут тебе непьющие. И насчет женщин тоже будут как положено. Но гляди, старшина, если ты и с ними не справишься…
Так точно, - деревянно согласился комендант. Майор увез не выдержавших искуса зенитчиков, на прощание еще раз пообещав Васкову, что пришлет таких, которые от юбок и самогонки нос будут воротить живее, чем сам старшина. Однако выполнить это обещание оказалось не просто, поскольку за три дня не прибыло ни одного человека.
Вопрос сложный, - пояснил старшина квартирной своей хозяйке Марии Никифоровне. - Два отделения - это же почти что двадцать человек непьющих. Фронт перетряси, и то - сомневаюсь…
Опасения его, однако, оказались необоснованными, так как уже утром хозяйка сообщила, что зенитчики прибыли. В тоне ее звучало что-то вредное, но старшина со сна не разобрался, а спросил о том, что тревожило:
С командиром прибыли?
Не похоже, Федот Евграфыч.
Слава богу! - Старшина ревниво относился к своему комендантскому положению. - Власть делить - это хуже нету.
Погодите радоваться, - загадочно улыбалась хозяйка. - Радоваться после войны будем, - резонно сказал Федот Евграфыч, надел фуражку и вышел.
И оторопел: перед домом стояли две шеренги сонных девчат. Старшина было решил, что спросонок ему померещилось, поморгал, но гимнастерки на бойцах по-прежнему бойко торчали в местах, солдатским уставом не предусмотренных, а из-под пилоток нахально лезли кудри всех цветов и фасонов.
Товарищ старшина, первое и второе отделения третьего взвода пятой роты отдельного зенитно-пулеметного батальона прибыли в ваше распоряжение для охраны объекта, - тусклым голосом отрапортовала старшая. - Докладывает помкомвзвода сержант Кирьянова.
Та-ак, - совсем не по-уставному сказал комендант. - Нашли, значит, непьющих…
Целый день он стучал топором: строил нары в пожарном сарае, поскольку зенитчицы на постой к хозяйкам становиться не согласились. Девушки таскали доски, держали, где велел, и трещали как сороки. Старшина хмуро отмалчивался: боялся за авторитет.
Из расположения без моего слова ни ногой, - объявил он, когда все было готово.
Даже за ягодами? - бойко спросила рыжая. Васков давно уже приметил ее.
Ягод еще нет, - сказал он.
А щавель можно собирать? - поинтересовалась Кирьянова. - Нам без приварка трудно, товарищ старшина, - отощаем.
Федот Евграфыч с сомнением повел глазом по туго натянутым гимнастеркам, но разрешил:
Не дальше речки. Аккурат в пойме прорва его. На разъезде наступила благодать, но коменданту от этого легче не стало. Зенитчицы оказались девахами шумными и задиристыми, и старшина ежесекундно чувствовал, что попал в гости в собственный дом: боялся ляпнуть не то, сделать не так, а уж о том, чтобы войти куда без стука, не могло теперь быть и речи, и, если он забывал когда об этом, сигнальный визг немедленно отбрасывал его на прежние позиции. Пуще же всего Федот Евграфыч страшился намеков и шуточек насчет возможных ухаживаний и поэтому всегда ходил, уставясь в землю, словно потерял денежное довольствие за последний месяц.
Да не бычьтесь вы, Федот Евграфыч, - сказала хозяйка, понаблюдав за его общением с подчиненными. - Они вас промеж себя стариком величают, так что глядите на них соответственно.
Федоту Евграфычу этой весной исполнилось тридцать два, и стариком он себя считать не согласился. Поразмыслив, он пришел к выводу, что все это есть меры, предпринятые хозяйкой для упрочения собственных позиций: она-таки растопила лед комендантского сердца в одну из весенних ночей и теперь, естественно, стремилась укрепиться на завоеванных рубежах.
Ночами зенитчицы азартно лупили из всех восьми стволов по пролетающим немецким самолетам, а днем разводили бесконечные постирушки: вокруг пожарного сарая вечно сушились какие-то их тряпочки. Подобные украшения старшина считал неуместными и кратко информировал об этом сержанта Кирьянову:
Демаскирует.
А есть приказ, - не задумываясь, сказала она.
Какой приказ?
Соответствующий. В нем сказано, что военнослужащим женского пола разрешается сушить белье на всех фронтах.
Комендант промолчал: ну их, этих девок, к ляду! Только свяжись: хихикать будут до осени…
Дни стояли теплые, безветренные, и комара народилось такое количество, что без веточки и шагу не ступишь. Но веточка - это еще ничего, это еще вполне допустимо для военного человека, а вот то, что вскоре комендант начал на каждом углу хрипеть да кхекать, словно и вправду был стариком, - вот это было совсем уж никуда не годно.
А началось все с того, что жарким майским днем завернул он за пакгауз и обмер: в глаза брызнуло таким неистово белым, таким тугим да еще восьмикратно помноженным телом, что Васкова аж в жар кинуло: все первое отделение во главе с командиром младшим сержантом Осяниной загорало на казенном брезенте в чем мать родила. И хоть бы завизжали, что ли, для приличия, так нет же: уткнули носы в брезент, затаились, и Федоту Евграфычу пришлось пятиться, как мальчишке из чужого огорода. Вот с того дня и стал он кашлять на каждом углу, будто коклюшный.
А эту Осянину он еще раньше выделил: строга. Не засмеется никогда, только что поведет чуть губами, а глаза по-прежнему серьезными остаются. Странная была Осянина, и поэтому Федот Евграфыч осторожно навел справочки через свою хозяйку, хоть и понимал, что той поручение это совсем не для радости.
Вдовая она, - поджав губы, через день доложила Мария Никифоровна. - Так что полностью в женском звании состоит: можете игры заигрывать.
Старшина промолчал: бабе все равно не докажешь. Взял топор, пошел во двор: лучше нету для дум времени, как дрова колоть. А дум много накопилось, и следовало их привести в соответствие.
А ЗОРИ ЗДЕСЬ ТИХИЕ…
БОРИС ВАСИЛЬЕВ
На 171-м разъезде уцелело двенадцать дворов, пожарный сарай да приземистый
длинный пакгауз, выстроенный в начале века из подогнанных валунов. В последнюю
бомбежку рухнула водонапорная башня, и поезда перестали здесь останавливаться,
Немцы прекратили налеты, но кружили над разъездом ежедневно, и командование на
всякий случай держало там две зенитные счетверенки.
Шел май 1942 года. На западе (в сырые ночи оттуда доносило тяжкий гул
артиллерии) обе стороны, на два метра врывшись в землю, окончательно завязли в
позиционной войне; на востоке немцы день и ночь бомбили канал и Мурманскую
дорогу; на севере шла ожесточенная борьба за морские пути; на юге продолжал
упорную борьбу блокированный Ленинград.
А здесь был курорт. От тишины и безделья солдаты млели, как в парной, а в
двенадцати дворах оставалось еще достаточно молодух и вдовушек, умевших добывать
самогон чуть ли не из комариного писка. Три дня солдаты отсыпались и
присматривались; на четвертый начинались чьи-то именины, и над разъездом уже не
выветривался липкий запах местного первача.
Комендант разъезда, хмурый старшина Васков, писал рапорты по команде. Когда
число их достигало десятка, начальство вкатывало Васкову очередной выговор и
сменяло опухший от веселья полувзвод. С неделю после этого комендант кое-как
обходился своими силами, а потом все повторялось сначала настолько точно, что
старшина в конце концов приладился переписывать прежние рапорты, меняя в них
лишь числа да фамилии.
– Чепушиной занимаетесь! – гремел прибывший по последним рапортам майор. –
Писанину развели! Не комендант, а писатель какой-то!..
– Шлите непьющих, – упрямо твердил Васков: он побаивался всякого
громогласного начальника, но талдычил свое, как пономарь. – Непьющих и это…
Чтоб, значит, насчет женского пола.
– Евнухов, что ли?
– Вам виднее, – осторожно говорил старшина.
– Ладно, Васков!… – распаляясь от собственной строгости, сказал майор. –
Будут тебе непьющие. И насчет женщин тоже будут как положено. Но гляди,
старшина, если ты и с ними не справишься…
– Так точно, – деревянно согласился комендант. Майор увез не выдержавших
искуса зенитчиков, на прощание еще раз пообещав Васкову, что пришлет таких,
которые от юбок и самогонки нос будут воротить живее, чем сам старшина. Однако
выполнить это обещание оказалось не просто, поскольку за три дня не прибыло ни
одного человека.
– Вопрос сложный, – пояснил старшина квартирной своей хозяйке Марии
Никифоровне. – Два отделения – это же почти что двадцать человек непьющих. Фронт
перетряси, и то – сомневаюсь…
Опасения его, однако, оказались необоснованными, так как уже утром хозяйка
сообщила, что зенитчики прибыли. В тоне ее звучало что-то вредное, но старшина
со сна не разобрался, а спросил о том, что тревожило:
– С командиром прибыли?
– Не похоже, Федот Евграфыч.
– Слава богу! – Старшина ревниво относился к своему комендантскому
положению. – Власть делить – это хуже нету.
– Погодите радоваться, – загадочно улыбалась хозяйка. – Радоваться после
войны будем, – резонно сказал Федот Евграфыч, надел фуражку и вышел.
И оторопел: перед домом стояли две шеренги сонных девчат. Старшина было
решил, что спросонок ему померещилось, поморгал, но гимнастерки на бойцах по-
прежнему бойко торчали в местах, солдатским уставом не предусмотренных, а из-под
пилоток нахально лезли кудри всех цветов и фасонов.
– Товарищ старшина, первое и второе отделения третьего взвода пятой роты
отдельного зенитно-пулеметного батальона прибыли в ваше распоряжение для охраны
объекта, – тусклым голосом отрапортовала старшая. – Докладывает помкомвзвода
сержант Кирьянова.
– Та-ак, – совсем не по-уставному сказал комендант. – Нашли, значит,
непьющих…
Целый день он стучал топором: строил нары в пожарном сарае, поскольку
зенитчицы на постой к хозяйкам становиться не согласились. Девушки таскали
доски, держали, где велел, и трещали как сороки. Старшина хмуро отмалчивался:
боялся за авторитет.
– Из расположения без моего слова ни ногой, – объявил он, когда все было
готово.
– Даже за ягодами? – бойко спросила рыжая. Васков давно уже приметил ее.
– Ягод еще нет, – сказал он.
– А щавель можно собирать? – поинтересовалась Кирьянова. – Нам без приварка
трудно, товарищ старшина, – отощаем.
Федот Евграфыч с сомнением повел глазом по туго натянутым гимнастеркам, но
разрешил:
– Не дальше речки. Аккурат в пойме прорва его. На разъезде наступила
благодать, но коменданту от этого легче не стало. Зенитчицы оказались девахами
шумными и задиристыми, и старшина ежесекундно чувствовал, что попал в гости в
собственный дом: боялся ляпнуть не то, сделать не так, а уж о том, чтобы войти
куда без стука, не могло теперь быть и речи, и, если он забывал когда об этом,
сигнальный визг немедленно отбрасывал его на прежние позиции. Пуще же всего
Федот Евграфыч страшился намеков и шуточек насчет возможных ухаживаний и поэтому
всегда ходил, уставясь в землю, словно потерял денежное довольствие за последний
месяц.
– Да не бычьтесь вы, Федот Евграфыч, – сказала хозяйка, понаблюдав за его
общением с подчиненными. – Они вас промеж себя стариком величают, так что
глядите на них соответственно.
Федоту Евграфычу этой весной исполнилось тридцать два, и стариком он себя
считать не согласился. Поразмыслив, он пришел к выводу, что все это есть меры,
предпринятые хозяйкой для упрочения собственных позиций: она-таки растопила лед
комендантского сердца в одну из весенних ночей и теперь, естественно, стремилась
укрепиться на завоеванных рубежах.
Ночами зенитчицы азартно лупили из всех восьми стволов по пролетающим
немецким самолетам, а днем разводили бесконечные постирушки: вокруг пожарного
сарая вечно сушились какие-то их тряпочки. Подобные украшения старшина считал
неуместными и кратко информировал об этом сержанта Кирьянову:
– Демаскирует.
– А есть приказ, – не задумываясь, сказала она.
– Какой приказ?
– Соответствующий. В нем сказано, что военнослужащим женского пола
разрешается сушить белье на всех фронтах.
Комендант промолчал: ну их, этих девок, к ляду! Только свяжись: хихикать
будут до осени…
Дни стояли теплые, безветренные, и комара народилось такое количество, что
без веточки и шагу не ступишь. Но веточка – это еще ничего, это еще вполне
допустимо для военного человека, а вот то, что вскоре комендант начал на каждом
углу хрипеть да кхекать, словно и вправду был стариком, – вот это было совсем уж
никуда не годно.
А началось все с того, что жарким майским днем завернул он за пакгауз и
обмер: в глаза брызнуло таким неистово белым, таким тугим да еще восьмикратно
помноженным телом, что Васкова аж в жар кинуло: все первое отделение во главе с
командиром младшим сержантом Осяниной загорало на казенном брезенте в чем мать
родила. И хоть бы завизжали, что ли, для приличия, так нет же: уткнули носы в
брезент, затаились, и Федоту Евграфычу пришлось пятиться, как мальчишке из
чужого огорода. Вот с того дня и стал он кашлять на каждом углу, будто
коклюшный.
А эту Осянину он еще раньше выделил: строга. Не засмеется никогда, только
что поведет чуть губами, а глаза по-прежнему серьезными остаются. Странная была
Осянина, и поэтому Федот Евграфыч осторожно навел справочки через свою хозяйку,
хоть и понимал, что той поручение это совсем не для радости.
– Вдовая она, – поджав губы, через день доложила Мария Никифоровна. – Так
что полностью в женском звании состоит: можете игры заигрывать.
Старшина промолчал: бабе все равно не докажешь. Взял топор, пошел во двор:
лучше нету для дум времени, как дрова колоть. А дум много накопилось, и
следовало их привести в соответствие.
Ну, прежде всего, конечно, дисциплина. Ладно, не пьют бойцы, с жительницами
не любезничают – это все так. А внутри – беспорядок:
– Люда, Вера, Катенька – в караул! Катя – разводящая. Разве это команда?
Развод караулов полагается по всей строгости делать, по уставу. А это насмешка
полная, это надо порушить, а как? Попробовал он насчет этого со старшей, с
Кирьяновой, поговорить, да у нее один ответ:
– А у нас разрешение, товарищ старшина. От командующего. Лично.
Смеются, черти…
– Стараешься, Федот Евграфыч?
Обернулся: соседка во двор заглядывает, Полинка Егорова. Самая беспутная из
всего населения: именины в прошлом месяце четыре раза справляла.
– Ты не очень-то утруждайся, Федот Евграфыч. Ты теперь один у нас остался,
вроде как на племя.
Хохочет. И ворот не застегнут: вывалила на плетень прелести, точно булки из
печи.
– Ты теперь по дворам ходить будешь, как пастух. Неделю в одном дворе,
неделю – в другом. Такая у нас, у баб, договоренность насчет тебя.
– Ты, Полина Егорова, совесть поимей. Солдатка ты или дамочка какая? Вот и
веди соответственно.
– Война, Евграфыч, все спишет. И с солдат и с солдаток.
Вот ведь петля какая! Выселить надо бы, а как? Где они, гражданские власти?
А ему она не подчинена: он этот вопрос с крикуном майором провентилировал.
Да, дум набралось кубометра на два, не меньше. И с каждой думой совершенно
особо разобраться надо. Совершенно особо…
Все-таки большая помеха, что человек он почти что без образования. Ну,
писать-читать умеет и счет знает в пределах четырех классов, потому что аккурат
в конце этого, четвертого, у него медведь отца заломал. Вот девкам бы этим смеху
было, если б про медведя узнали! Это ж надо: не от газов в мировую, не от клинка
в гражданскую, не от кулацкого обреза, не своей смертью даже – медведь заломал!
Они, поди, медведя этого в зверинцах только и видели…
Из дремучего угла ты, Федот Васков, в коменданты выполз. А они, не гляди
что рядовые, – наука: упреждение, квадрант, угол сноса. Классов семь, а то и все
девять, по разговору видно. От девяти четыре отнять – пять останется. Выходит,
он от них на больше отстал, чем сам имеет…
Невеселыми думы были, и от этого рубал Васков дрова с особой яростью. А
кого винить? Разве что медведя того, невежливого…
Странное дело: до этого он жизнь свою удачливой считал. Ну не то чтоб
совсем уж двадцать одно выходило, но жаловаться не стоило. Все-таки он со своими
неполными четырьмя классами полковую школу окончил и за десять лет до
старшинского звания дослужился. По этой линии ущерба не было, но с других
концов, случалось, судьба флажками обкладывала и два раза прямо в упор из всех
стволов саданула, но Федот Евграфыч устоял все ж таки. Устоял…
Незадолго перед финской женился он на санитарке из гарнизонного госпиталя.
Живая бабенка попалась: все бы ей петь да плясать, да винцо попивать. Однако
мальчонку родила. Игорьком назвали: Игорь Федотыч Васков. Тут финская началась,
Васков на фронт уехал, а как вернулся назад с двумя медалями, так его в первый
раз и шарахнуло: пока он там в снегах загибался, жена вконец завертелась с
полковым ветеринаром и отбыла в южные края. Федот Евграфыч развелся с нею
немедля, мальца через суд вытребовал и к матери в деревню отправил. А через год
мальчонка его помер, и с той поры Васков улыбнулся-то всего три раза: генералу,
что орден ему вручал, хирургу, осколок из плеча вытащившему, да хозяйке своей
Марии Никифоровне, за догадливость.
Вот за тот осколок и получил он свой теперешний пост. В пакгаузе имущество
кое-какое осталось, часовых не ставили, но, учредив комендантскую должность,
поручили ему пакгауз тот блюсти. Трижды в день обходил старшина объект, замки
пробовал и в книге, которую сам же завел, делал одну и ту же запись: "Объект
осмотрен. Нарушений нет". И время осмотра, конечно.
Спокойно служилось старшине Васкову. Почти до сегодня спокойно. А теперь…
Вздохнул старшина.
Из всех довоенных событий Рита Муштакова ярче всего помнила школьный вечер
– встречу с героями-пограничниками. И хоть не было на этом вечере Карацупы, а
собаку звали совсем не Индус, Рита помнила этот вечер так, словно он только-
только окончился и застенчивый лейтенант Осянин все еще шагал рядом по гулким
деревянным тротуарам маленького приграничного городка. Лейтенант еще никаким не
был героем, в состав делегации попал случайно и ужасно стеснялся.
Рита тоже была не из бойких: сидела в зале, не участвуя ни в приветствиях,
ни в самодеятельности, и скорее согласилась бы провалиться сквозь все этажи до
крысиного подвала, чем первой заговорить с кем-либо из гостей моложе тридцати.
Просто они с лейтенантом Осяниным случайно оказались рядом и сидели, боясь
шевельнуться и глядя строго перед собой. А потом школьные затейники организовали
игру, и им опять выпало быть вместе. А потом был общий фант: станцевать вальс –
и они станцевали. А потом стояли у окна. А потом… Да, потом он пошел ее
провожать.
И Рита страшно схитрила: повела его самой дальней дорогой. А он все равно
молчал и только курил, каждый раз робко спрашивая у нее разрешения. И от этой
робости сердце Риты падало прямо в коленки.
Они даже простились не за руку: просто кивнули друг другу, и все. Лейтенант
уехал на заставу и каждую субботу писал ей очень короткое письмо. А она каждое
Женское лицо войны
Многим знакомо содержание фильма, снятого по этому произведению. Но сама книга обладает намного большей силой. Из нее словно прорывается та горечь, которая обрушилась на людей. История каждого персонажа трогательная, она не оставит никого безразличным к тому, что в свое время пережил наш народ, наши деды и прадеды. Старшина Федот Евграфыч Васков наконец то нашел такой отряд солдат, что не злоупотребляет спиртным и не гуляет. Но, дисциплина в нем явно страдает, ведь его подчиненными были… девушки. А им забавно было наблюдать, как смущается в их присутствии командир, как порой бывает ему сложно даже смотреть на таких смеющихся и красивых девчонок.
А ведь за этим смехом прячутся те, кто «тихо и беспощадно» ненавидят и немцев, и войну. В повести «А зори здесь» Борис Васильев выписывает каждый персонаж так правдоподобно, и с такими подробностями, что оживает все действо. Невольно переживаешь за девушек, и сочувствуешь каждой из них:
- Рита Осянина. Муж ее погиб еще в самом начале войны, осталась она одна с сыном. Так пришло решение отослать ребенка к матери, а самой отправиться на фронт.
- Женя Комелькова. Рыжая красавица. На ее глазах были убиты ее родные.
- Лиза Бричкина. Дочь лесника. Пять лет своей жизни девушка посвятила ухаживанию за болеющей мамой, и так и не закончила школу.
- Соня Гурвич. Последовала на фронт за своей первой любовью.
- Галя Четвертак. Девушка росла без родителей, в детдоме.
Война перечеркивает будущее каждой из них: возможность получить образование, иметь семью, родить и вырастить детей. Война забирает и саму жизнь девушек, лишая права любить, радоваться, быть счастливой.
Страшное слово «война»
Взвод, которым командует Рита Овсянина, переводят, и теперь она находится недалеко от городка, в котором живут ее мать и сын. Тайно, девушка по ночам ходит их навещать. Вот так, с одной из самоволок она возвращается с вестью, что видела в лесу немцев.
Решено было отправить небольшой отряд под командованием Васкова, чтобы перехватить фашистов. Но, ни одна из девушек не выживает в схватке с противником. Как и многие другие миллионы жертв войны, они отдали свои жизни ради будущего людей.
Произведение писателя словно отдает дань памяти каждому, кто выходит за рамки статистики. У этих людей есть своя история, которую нужно постараться увидеть в безличных цифрах.
Поэтому читать Бориса Васильева на этом сайте будет интересно каждому, кто хочет понять, что пришлось пережить тем, кто жил в то время и воевал. Это дает возможность сказать им спасибо за их подвиг во имя нашей жизни.
Книга «А зори здесь тихие...» представляет собой сборник повестей Бориса Васильева о войне. О ней всегда непросто читать, ведь это нельзя назвать обычной книгой. Это памятник всем тем, кто погиб, сражаясь за родину, кто воевал не только за своё будущее, но и за будущее своей страны, за жизни многих других людей. Когда читаешь, то и дело подступает комок к горлу, понимаешь, что ведь это всё происходило на самом деле, пусть писатель и изменил некоторые факты. И именно от осознания этой реалистичности и правдивости очень больно.
В повести «А зори здесь тихие…» рассказано о группе из пяти зенитчиц и их командире. Это своеобразный взгляд на войну глазами женщин. Многие привыкли думать, что воевать – дело мужское, но на самом деле война унесла жизни тысяч женщин, которые сражались не менее храбро и стойко. Перед читателями предстаёт история жизни каждой из зенитчиц, они становятся близкими и хорошо знакомыми. И поэтому терять их становится ещё тяжелее.
Повесть «В списках не значился» расскажет о молодом парне, который оказался в Брестской крепости в самом начале её осады. За короткое время ему пришлось сильно повзрослеть. Он обрел здесь друзей, но война забрала их у него. Он встретил девушку… Какой могла бы быть их судьба, если бы не война?
«Завтра была война» - повесть, в которой писатель говорит о жизни учеников 9 «Б» класса. Они взрослеют, дружат, впервые влюбляются. Они учатся принимать решения и делать правильный выбор. Они молоды и готовы безоглядно идти вперёд. Только у них не так много времени, чтобы жить и любить, ведь завтра была война…
На нашем сайте вы можете скачать книгу "А зори здесь тихие..." Васильев Борис Львович бесплатно и без регистрации в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.
